Перейти на главную страницуПерейти на главную страницу
Перейти на главную страницуПерейти на главную страницу
Вывести новые произведения, начиная с последнего Добавьте свое произведение
ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Темы

 Абсурд
 Неопределенная
 Детская
 Городская
 Героическая
 Историческая
 Новаторская
 О поэзии
 Философская
 Фэнтезийная
 Научная
 Ностальгическая
 Грустная
 Фантастическая
 Религиозная
 Любовная лирика
 Аутическая
 Мистическая
 Рекламная
 Юмористическая
 Техническая
 Патриотическая
 Пародийная
 Готическая
 Публицистическая
 Пейзажная лирика
 Драматическая
 Застольная
 Трагическая
 Оназм
 Критика
 Природная
 Приключения
 Детективная
 Еёзм
 Ироническая
 Похмельная
 Здоровый образ жизни
 Эротическая

Жанры

 Пиеса
 Роман
 Басня
 Повесть
 Рассказ
 Пародии
 Повесть
 Стихотворение
 Сага
 Статья
 Твердые формы
 Приколы. От 2-х до 85-ти.
 Поэма
 Баллада
 Стихи в прозе
 Сказка
 Иноязычные произведения
 Стихотворный цикл
 Песня
 Новелла
 Чужие мысли.
 Неопределенный
 Эссе

Рейтинг произведений

 По кол-ву прочтений

Произведения по...

 дате добавления

АВТОРЫ

Рейтинг авторов

 По кол-ву произведений

Авторы по...

 алфавиту

ФОРУМ

Форум


ИНФОРМАЦИЯ

О сервере

 Хромой Пегас
 Создатели
 Меценатам

Друзья

 Ссылки на друзей
Новости проекта
"Хромой Пегас"



Любите ли вы фэнтези? Полюбите!


Заметки о фантастике



"Чёрный паук ползёт по мрамору пола..."


1

Черный паук ползет по мрамору пола
в метро. Выросший в темном углу станционного холла,
он привык к непрерывному ветру и гулу,
к поездам, летящим по тоннельному дулу.
Он привык к паутине своей, как к чадре
мусульманская скромная девушка.
Он считает, что солнце сидит в ядре
земли, а не в ясном высоком небушке.
Для него вообще нет понятия неба,
но зато есть понятие мухи, как хлеба.
Иногда он спускается вниз со своей верхотуры
по холодному телу скульптуры
и бежит перед нею зигзагами ломкими,
чтобы люди не смяли его подошвами звонкими.
Под ногами у них обрывается нить –
и сдвигается тело скульптуры,
чтобы бронзой своей паука защитить
от безжалостных ног кубатуры.
Оживают скульптурные слитки,
находя под ногами клубок черной нитки –
так приветствует черный паук
нового сердца свободный стук.

2

В продажу поступили будильники для мертвых,
знающих, что с живыми и с не рожденными будет,
кричащими: «Нас тупили! Нас так много тупых и стертых
до основания корней. Дайте нам то, что нас разбудит!»
В Интернете есть чат, где можно пообщаться с трупом,
где можно провести голо.. .сование своих мыслей в компутер,
чтобы по всей планете пошло их скакание лошадиным крупом,
готовым свести счеты с мотыгой по имени Скутер.
В этом море аскания, перехлестывающим через край монитора,
плавает фраза: «Чо ты, дурень, залез в царство спящего ЛИХО!
Горе тебе! Здесь не коран, не евангелие и даже не тора.
Тут зараза, протертая до основания чиха!»
Подъемный кран лошадиными силами выполнит роль будильника,
если рука, упертая в основание достоинства всех отцов,
пятиконечными вилами, копирующими движения напильника,
предоставит воинству мертвых будить своих мертвецов.


3

В пространстве между землей и подошвой нет места для тени,
но зато там с себя одежду снимают ступени,
ведущие к местам не столь отдаленным от центра,
сколь приближенным к декорациям сцен тра-
вы, равнодушной к рациям, но не к полю,
которое в душной избе через окно символизирует волю.
Трава за низ берет землю и потихоньку шатает,
чувствует: в избе рот лишний, зубами шурша, тает.
Плоской земли шницель оброс травой, как голова – волосами.
С утра вой обрастает землей, как лица людей носами.
Богородицы образ тает в окне, подобно первому снегу –
в стекле происходит рывок отраженного неба к небу.
В хвосте клетки плетутся, разваливаясь на части,
в темной стране ждут, распадаясь на клетки, светлого счастья,
но между ними и небом нет места для света,
но зато есть голое тесто, песня которого спета.

4

Где наше небо деревом внутрь,
где наше тело криком наружу –
тихо уходит севером
наше дыхание к рекам,
медленно к центру текущим
снегов окраинами,
перифериями кущи,
амбаро-сараинами.
Жизнь, как лампада, теплится,
вворачивая изнанку вглубь
выпукло-вогнутых ламп ада,
мраком бегущих в изгнанку.
Где это утро в ночи,
где этот день среди утра –
вечер ветром лучи
прячет в город хутора.


5

Когда ангел с неба спускается, он сперва натыкается
на черную точку столба, который в землю вкопан,
а уж потом внизу находит своего подопечного локон.
В этот момент ворона с головой зарывается в крону
ближайшего дерева, ненадолго освобождая ангелу место
на черной точке столба, чтобы знал, что она из того же теста
слеплена, что и он, покровитель всех точек, столбов и ворон.
Он, с вершины столба соскальзывая, предъявляя спину с
крыльями небу, как пропуск, видит минус,
который недавно был точкой, поставленной под ненаписанной строчкой.
Точка-тире (бывший столб) минус неоправданный мор зе-
леных деревьев равняется потусторонней азбуке Морзе.
Ангел телеграфирует всем, кто с земли эмигрирует:
«Будьте внимательны тире точка у всех столбов есть своя заморочка
в виде противоположных двух точек тире точка
не перепутайте их точка тире одна из них в земле тление
другая в небе поставлена точка тире правильное направление».
Столб под тяжестью этих слов склоняет точки своих голов –
одну из земли высовывает, другую с неба стаскивает,
словно для отвода ангельских глаз кивает
сразу двумя головами – типа согласен с понтом,
а сам в это время на землю падает и становится горизонтом.


6

Сначала идут глаза, потом мутная гладь стекла,
идет стекло за ней, в которое ночь втекла,
как в прошлое цифры дней, как в море потоки вод,
как в Библию шифры снов, как в зеркало небосвод.
Огромен стекла улов – даже его двойник
изнанкой своих углов снаружи к нему приник.
Истлел его корень – весь, словно в могиле плоть.
С поездом вровень он скользит до смерти вплоть.
Скелетом сквозит насквозь, остовом пустым купе,
билетом до Арзамаса-два, стуком колес в стопе,
черствым рулетом матрассса с началом, но без конца,
чаем в стакане, снотворством в мутной колбе лица.
За двойником в тумане текущих к стеклу ночей –
огни целиком и в рвани, снятой с огня свечей,
снятой с утренней рани, с первого па зари,
с пятой колонны света, с вмятины от горы.
Колотятся волны света о поезда длинный борт,
как будто их песня спета там, где был раньше порт.
Каждый фонарь как штрих дня отправляет след
солнца в ночную хмарь давно минувших лет.
В поезде есть оконце летящее светом прочь,
словно из прошлого месть, штриховать в будущем ночь.
По кругу крыла совы, вниз-вверх, летят поезда,
В которых сидят волхвы, которых ведет звезда.


7

Я вспомнил нечто: вещь пространства,
закрученную лестницей в шуруп,
символизирующий рост хамства
и тишину, похожую на труп,
который жаждет впасть в отверстье,
вращаясь против собственной оси,
как ТОТ, поющий против шерсти,
впадающий в раздумие о си –
бемоль, конечно. Часы живут диезом,
который спит, как пьяный часовой,
и всем грозит горизонтальным срезом,
вращаясь против часовой.
В такое время слаще снится
имеющая больше прав у славных суть:
рожденная в рубашке плащаница
и ТОТ, кого в нее не завернуть.
Навстречу им по правилу влеченья
идет не Бог, не человек, не бес,
а ТОТ, кто в двух начал стеченьи
заботится о толике небес.

8

В комнате траур. Слышится гром в зеркалах занавешенных.
Кажется, там в геенну вверг Аллах собак бешеных.
Окна открыты. На сцену дня падает снег,
поднимаясь со дна неба, как пузырьки сновидений с нег.
Кто-то сдох во сне бабы, вынутой кем-то из ножен
платья, последний вздох которого до дыр изношен,
как пес ледниковый, от которого остался лай,
похожий своим звучаньем на слово английское lie,
снятое ветром с хвои мертвой двухтысячепервой ели,
считающей ретром все, что люди и звери съели.


9

Я лицо твое вспомнить пытаюсь,
углубляясь в прозрачность камне,
золотой кукурузой вплетаясь
в оберег на цепи твоих дней.

На песке возвожу диаграммы,
приучаю твой облик к перу,
но глазами серебряной ламы
уплывает он в небо Перу.

В твоем облике нет ни кровинки,
словно в облаке белом – грозы,
потому грозу взяли инки,
как глаза твои – дым бирюзы.

Я не слышу ни звуков ни красок
в этой черной и белой тиши,
только вижу сквозь золото масок
звон твоей утонченной души.


10

Осени зов - крик перелетных птиц.
Листья бездомные лицами падают ниц,
ежатся луж тела от холодного ветра,
зябнут рябью, измеренной до миллиметра.
В лужах дрожит каркас крано-цапли,
по носу бьют его холода капли.
Лезвия луж остры, как булатная сталь -
в зеркале их горизонта стоит вертикаль.
Лужи скользят, гонимые холодом страха,
вязнут в нагромождениях мокрого праха,
режут живое и мертвое лезвием края -
стыком прозрачно-незримым ада и рая.
В лезвиях луж отражаются неба куски,
лица людей - в них отраженье тоски,
тел расчлененных отдельные части,
зубы, гримасы, улыбки отдельно от пасти.
В лезвиях луж отражаются звуки,
в радости вечной плывущие в смертные муки.
В небе, утопленном в лужах, плывут дома,
в полках, утопленных в окнах, плывут тома.
В каждом отдельно выбранном томе
тонут слова, плывущие в книжной истоме,
тонут в словах отдельные буквы и числа,
в море плывущие не расчлененного смысла.
В смысле, разлитом повсюду, плывет старик,
тонущий в птицах, как перелетн

Посмотреть отзывы   Добавить отзыв
Добавлено: 28.06.2001 10:32:00
Относится к теме: Неопределенная  
Относится к жанру: Стихотворный цикл  




®

При воспроизведении материалов этого сайта ссылка на http://www.lame.ru/ обязательна.
Изготовление сайта ООО "Вилмарк Групп"

 
все авторы